Воспоминания дочери митрофорного протоиерея

Боже мой! Боже! Как быстротечно время! В памяти все еще свежи и ярки воспоминания о детстве, когда были рядом самые близкие, родные — ро­дители. Вот уже 25 лет, как не стало папы. Его призвал Господь 10 апреля 1985 года. Мама скончалась 1 августа 2003 года. Папа прожил 75 лет, а мама почти 95 лет. Какие это были дивные люди! Папа — митрофорный протоие­рей Алексей Васильевич Зайцев, мама — Варвара Ивановна Зайцева. Пока я жива, хочется оставить воспоминания об их жизни.

Начну с весны 1945 года, когда, закончив семинарию в г. Виль­но, папа в сане диакона начал служить в Бежецком храме Спаса Неру­котворного Образа. Его сразу полюбили прихожане. Любил его и архимандрит Доримедонт — как сына и покровитель­ствовал ему. Мне очень нравилось хо­дить в гости к отцу Дормидонту (так его все называли). Он жил на улице Всполье с двумя племянницами. Был ласковым и добрым. Помню, у него был красивый графинчик с петушком внутри, из которо­го он наливал мне сироп. Как много сил и времени служители отдавали храму! В те годы в храме было столько народа, что взрослому молящемуся трудно было поднять руку, чтобы перекреститься. А сколько треб было! Папа часто исполнял их бесплатно. Это говорили мне прихо­жанки, когда я уже стала взрослой.

Сначала мы жили на квартире на улице Гражданской. Через дом от нас (в доме репрессированного   отца   Александра, где жили его родные) в раннем детстве жил со своими родными будущий епи­скоп Нектарий. Его бабушка нас, детей постарше,   ино­гда просила присмотреть за ним. Так что епископа Не­ктария я знала на   протяжении всей его жизни.

Он был близок к папе и приезжал к нему, когда отец уже служил в селе Сукромны. Чудный был пастырь и человек, епископ Нектарий, в миру Константин Коробов!

Но продолжу по порядку. Через два года папу рукопо­ложили в сан свя­щенника в день вмч. Целителя Пантелей­мона. Архимандрита Доримедонта пере­вели наместником в Троице-Сергиеву лавру. Наша семья с Гражданской ули­цы переехала на Всполье, где совсем рядом жила матуш­ка Василевская, старенькая уже (ба­тюшка был репрес­сирован). Теперь на этом месте на улице Нечаева построен пятиэтажный дом. Настоятелем в цер­ковь был назначен отец Алексей Кры­лов, вернувшийся из ссылки и награжденный правом ношения двух крестов. Слу­жил и отец Сергий Бойков, который часто бывал и обедал у нас.

Наша семья к тому времени состоя­ла из родителей и пятерых детей, но в доме постоянно бывали странники, убогие и гости. Стар­шая сестра Тамара училась в средней школе №4 в восьмом классе, брат Петя в седьмом, я в первом классе, брат Коля по­стоянно с утра бежал в церковь, он еще не учился, а младшему, Мишеньке был всего один годик. Старшие следили за младши­ми, в доме царили мир, покой, любовь и всегда было чисто. Утро начиналось с молитвы, заканчи­вался молитвой и день. В воскресенье и праздники шли в церковь и всегда на всенощную. Неукоснительно соблюдались посты.

Помню наших завсегдатаев-странников. Гаврилушко — старенький и слепой с рождения. Он всю службу знал, и в бежецком храме читал «Апостол». Он еще к дедушке и бабушке, родителям папы, ходил, когда они после революции приехали из Петербурга в деревню. Он же предсказал моей бабушке Домни-ке, что она подойдет под благослове­ние к сыну, что и сбылось. Трехлетнего Мишеньку (забегаю вперед) называл почему-то великим.

Павлушко — седенький благообразный, чистенький старец. Большой любитель чая. Он каждый день ходил в церковь. Позже выяснилось, он был родственник князя Татищева, чье поместье находи­лось в Беляницах.

Петр — богатырь, как Илья Муромец. Говорили, что его прокляла мать, и он не знал сытости. Мама иногда скармливала ему по чугунку щей, давала картошки и когда спрашивала его: «Сыт ли?» он от­вечал: «Коли есть, так еще». Петр любил отца беззаветно и радовался ему, как ре­бенок.

А сколько монахинь бывшего женского монастыря во имя Благовещения Пре­святой Богородицы бывало у нас! Они вернулись из ссылки и очень дружили с папой. Алтарницей была мать Ангелина, читала ее сестра монахиня София. Много лет пекли просфоры мать Надежда, мать Серафима, мать Текуса, помогала мать Пульхерия. Ризничей и золотошвейкой была ино­киня Рипсимия. Управляла хором мать Капитолина (инокиня). На хоре пели в основном монахини.

В 1952 году протоиерея Алексея Крылова перевели на другой приход. К ним в семью я ходила славить Христа. Матушка Мария — под­вижница. Маленькая, хрупкая старушка и неподвижный больной сын-инвалид. Сколько горя и страданий выпало на долю этой женщины! В Бежецк назначи­ли отца Квинтилиана, а папу перевели в г. Зубцов.

И вот мы — папа, мама, я, брат Коля и Мишенька в Зубцове. Снова на кварти­ре. В Бежецке к тому времени уже был свой дом и туда перевезена бабушка До­мна. В 1952 году родилась младшая се­стра Сашенька. Папа был настоятелем храма, позже с ним служил отец Сергий Бойков. Отец сразу начал ремонт в хра­ме. Служба была каждый день. В храм ездили многие из г. Ржева, там не было церкви. И здесь, в Зубцове, прихожане тоже полюбили папу. Верующие нашли нашей семье под жилье целый дом, хо­зяева же, дедушка Александр и бабушка Таня, оставили себе кухню и прихожую, относились к нам, как к своим родным.

Седьмого апреля 1953 года в Зубцов из Бежецка пришло пе­чальное известие — умерла моя любимая бабушка Домна. Нас четверых — папу, маму, меня и Мишеньку перево­зили в ледоход на лодке через реки Вол­гу и Вазузу. Отпели бабушку и похорони­ли напротив главного алтаря Бежецкого храма. Ухаживала за ней Ольга Федо­ровна Лебедева. Это одна из ржевских прихожанок, что последовали за папой. Так и осталась она в Бежецке до конца своих дней. После смерти бабушки мы с братом Колей жили с ней, позже она жила у иеромонаха Дорофея, а после до последних дней своей жизни пекла про­сфоры для храма, будучи уже инокиней Еленой.

Весной, в конце мая 1953 года, папу перевели в г. Старица в церковь Свято­го Пророка Божия Илии. Лето — и снова ремонт, и снова приведение церкви в по­рядок.

Поздней осенью 1953 года отца переводят в село Сутоки. Цер­ковь, начальная школа, магазин, церковный дом, еще два жилых дома и кругом лес. В низине небольшая речка, а за ней село Сутоки. Природа — красоты необыкновенной! Лето 1954 года было самым счастливым для нашей семьи. Нам удалось собраться всем вместе. Старшая сестра Тамара приехала из ин­ститута на каникулы, старший брат Петя прибыл на побывку из армии (позже он закончил Ленинградскую Духовную Ака­демию), я и Коля приехали на летние каникулы из Бежецка, где жили с Ольгой Федоровной, а Мишенька и Сашенька — наши младшие — были с родителями. Мишенька для папы был утешением. Он был самым красивым, умным и религиоз­ным ребенком в нашей семье. С трех лет носил стихарь, с пяти лет прислуживал в алтаре, в восемь знал службу. Мальчик даже не знал, что такое кино и телевизор, очень любил книги. Папа как мог оберегал его от светской жизни.

Закончилось счаст­ливое лето, мы разъ­ехались. Мишенька пошел в школу в Сутоках. Там из-за боль­шого количества уче­ников в одной комнате занимались первый и третий классы, и ког­да на доске писалась задача для третьего класса, первым подни­мал руку ученик пер­вого Михаил Зайцев. Так рассказывала его учительница. Перво­го октября Мишеньки не стало. Его заманил интересной книгой мальчик из дома на­против. Миша вошел к нему, снял картузик, а мальчик наставил на него ружье со словами: «Стой, стре­лять буду!». И выстрелил в висок. Мишу повезли в больницу в Горицы, а по дороге он скончался. Конечно, мальчик хотел по­пугать приятеля и не знал, что отцовское ружье заряжено. Отца его, конечно, по­садили бы, но папа простил его, пожалел детей той семьи. Пишу и снова, по про­шествии 57 лет, плачу. Мы так любили друг друга! Я впервые смогла поехать в Сутоки, будучи уже замужней, со своими детьми, но все равно было очень тяжело. Мамин гроб, спустя 50 лет, поставили на его еще не истлевший гробик.

А что же испытывал отец Алексей!? Ведь он не отпускал младшего от себя с рождения, тот был его любимцем. Мы просто боялись за папу. Однажды Ми­шенька ему приснился, успокоив его: «Мы каждый день беседуем с Господом». Папа спросил: «О чем же вы говорите?», а Миша ответил: «Нельзя и не скажу».

После смерти сына отцу Алексею предлагали место и в Осташко­ве, и в Бежецке, и в других горо­дах, а ему хотелось уединиться в молит­вах, и он выбрал село Сукромны. Зимой папа служил в Сукромнах в храме в честь Тихвинской иконы Божией Матери.

Мы с братом Колей первый раз пошли в Сукромны пешком из Бежецка на Рож­дественскую службу. Метель была страш­ная. Не знаю, как мы дошли. Если бы не Коля, хоть он и младше меня, мы бы за­мерзли. Брат отдал мне свои варежки и не разрешал садиться отдыхать. Когда мы вошли в церковь, мама обомлела и сразу же повела нас домой. Там вместе с папой, мамой, и сестрой Сашенькой жили еще отец Константин с бабушкой Марфой. Он до папы служил, был старенький и вышел за штат. Помню, входили мы в церковь по единственной доске на паперти — пола не было. Вот тут-то и открылось широкое поле деятельности для созидательной на­туры отца.

Вся «мерзость запустения» храма яви­лась нам летом. Ограды у храма не было, и вечером около него бродил скот. Колон­ны на крыльце обкрошились, пола на па­перти не было, в храме он тоже прогнил. Росписи в зимней трапезной не было видно от копоти. В летнем храме, в купо­ле, были разбиты стекла, и залетавшие голуби гадили вокруг, чего папа никак не мог допустить. На крыше и пяти куполах от краски не осталось и следа, крыша протекала. Все требовало ремонта и вос­становления. И это в те годы, когда было трудно достать краску, стройматериалы, особенно для церкви. Священники были презираемы, народ боялся ходить в цер­ковь, особенно если человек состоял на государственной службе. Однако хочу оговориться: когда мы с братом учились в средней школе №3 г. Бежецка, то никог­да не видели косых взглядов ни от учите­лей, ни от учеников.

Отец Алексей в первое же лето нашел мастеров и поставил ограду. Помню, работал там Се­мен Аверьянович Чубисов, очень верую­щий, живший в Бежецке на Штабу. Потом мы дружили семьями. В ограде женщи­ны вместе с папой посадили цветы и акацию, которая ежегодно подрезалась, трава всегда выкашивалась. Поставили голубые скамейки-диванчики. Место у церкви стало самым красивым на селе. Отремонтировали колонны, настелили пол и везде покрасили такой эмалью, что люди первое время не решались проходить в храм, думая что пол толь­ко что окрашен. Живопись зимней части храма промыли и художница Екатерина Петровна (верующая и закончившая ху­дожественную академию) расписала ее заново.

В летней части храма был наведен полнейший порядок – все блестит и сверкает, но промывать живопись нельзя, она бы смылась. Все стекла вставлены, голуби не летают. Крыша и купола перекрыты и покрашены, как и окна. Церковь снаружи была покрыта белилами. Все иконостасы покрашены, при такой-то высоте летнего храма.

По молитвам к Тихвинской иконе Божией Матери и помощники посылались. Я уже упоминала, что за папой последовали четыре прихожанки из г. Ржева. Это Ольга Федоровна Лебедева, что жила в Бежецке, Елизавета Васильевна (убирала в Сукроменском храме), Елизавета Федоровна Свистунова (сначала была казначеем, потом на протяжении 28 лет псаломщица и уборщица), Евдокия Никитична Годунова пела, читала и шила. До Елизаветы Федоровны псаломщицей была Ольга Сергеевна – дочь погибшего в ссылке отца Сергия, что служил в Молоковском районе, где крестились и венчались мои родители. Мама на протяжении тридцати лет во славу Божию пекла просфоры, пела и читала, на службу ходила всегда, за редким исключением.

У отца за сорок лет его служения не было выходных и отпусков, кроме дней по болезни или когда он ездил за красками в Москву. Нагружал чемодан так, что ручки чемодана не выдерживали. Столько нужно было краски! Летом стены храма красил Анатолий Сахаров (закончивший военное пожарное училище), когда приезжал в отпуск в Сукромны к своей маме. А красил крышу и купола, вставлял стекла всегда сам отец батюшка. Только полы подрясника развевались на ветру, неоднократно нас пугали, что он упал с крыши.

Еще хочется сказать о его одежде. Мы никогда не видели его без подрясника, даже дома. Пожалуй, тогда он единственный всегда ходил в подряснике, рясе и с крестом. Он ничего и никого не боялся, кроме Бога.

Весной приезжали помощницы из Ленинграда и из Мурманска, убирали в храме на Пасху. Много у отца Алексея было друзей верующих, а неверующие уважали его. Жаль, мы, дети, не сохранили всего, что посвящалось папе, даже стихи. Все видели, как преобразился храм и территория около него. В ограде была построена небольшая колокольня, сараи для дров и стройматериалов, в туалете чисто, зеркало, умывальник и свежее полотенце. Все правящие архиереи приезжали к батюшке и были довольны порядком и службой в храме. Архиепископ Феодосий, когда его перевели в Пензу, приглашал туда папу, но отец поблагодарил и остался верен своему приходу, где до конца жизни служил в сане митрофорного протоиерея.

В престольный праздник, 9 июля, в наш храм стекалось много прихожан и из Сукромен, из окрестных деревень, приезжали автобусом (а когда не ходили автобусы, то пешком) бежечане – батюшки и певчие. Как было торжественно и радостно! Мама заранее готовила для всех обед.

Отцом Алексеем также была перестроена и сторожка. Она стала уютной, теплой и приспособленной для размещения на ночлег многих молящихся. В сторожке жила Елизавета Федоровна, и храм был под ее присмотром. Позже туда был проведен телефон. В доме папы его никогда не было. Самое главное – храм. Храм был древний, богатейший, службы в нем не прекращалась никогда. После кончины папы, Елизавету Федоровну из сторожки выселили, а в перестроечные годы начались грабежы храма. Да и из родительского дома в Бежецке грабители вынесли и иконы, и книги. Мы, дети, из скромности не просили у мамы дать что-то нам (ведь она была жива, и все было как при папе) и остались без икон, как и мама. Елизавета Федоровна умерла через несколько лет после отца и погребена в ограде храма. Еще в ограде под ажурными крестами покоятся настоятели храма – отец Александр и отец Иоанн, которые служили в этом храме с молодых лет и до конца своей жизни, преподавали в церковно-приходской школе.

Призвал Господь протоиерея Алексея и началось запустение храма. Приезжая на престольный праздник, да и просто так, я не могла смотреть без слез, сравнивая то, что было и что стало. Но Матерь Божия не оставляет своим попечением храм и в последние годы сукроменские меценаты – Михаил Петрович Бормотов и Евгений Николаевич Клобуков много помогли этой церкви. Крыша перекрыта, колокольня построена. Папе бы таких помощников, а то и мастеров не вдруг-то найдешь и материалов не достанешь. Но, слава Богу, служба идет и не прекращается в храме Тихвинской иконы Божией Матери.

В заключение хочется сказать еще несколько слов о папе. Он был умным, тактичным, внимательным, чутким, добрым и строгим человеком кипучей энергии, но самое главное – человеком большой веры и молитвенником.

Царствие Небесное протоиерею Алексею и рабе Божией Варваре, а также всем усопшим, кто трудился в сукроменском храме.

Мы, их дети, счастливы, что Господь послал нам таких родителей.

Елена Алексеевна Сиверцева (Зайцева)